Мокрый и дрожащий, в пиджаке, с которого текло, босиком — ботинки остались на том берегу — Вася сидел в ольховом кусту, поджидая Пахана.
Моржовая будка допрыгала тем временем до берега. Чертыхаясь, на четвереньках Пахан пополз по бетонной плите наверх, к лесу. Он полз, полз прямо к тому кусту, в котором таился Куролесов.
И Вася выступил навстречу, подняв к небу мокрые кулаки.
— У-у-у-у… — дрожал он. — У-у-у-убийца! Это ты убил меня и завалил брюквой? Ты? Отдай мои часики!
— Чего? — потрясённо спросил Пахан, протирая ладонью нефтяные очи. — Кто убил?
— Ты, Пахан-собака, ты убил и брюквой завалил. Отдай мои часики! О, как мне холодно под брюквой, холодно мне… Отдай часы с музыкой!
Вася синел и зеленел прямо на глазах, только нос его оставался по-прежнему седым и лиловым. А над головой Куролесова маячило облако, которое тоже синело, зеленело и дрожало, пугая Пахана.
— Зачем ты убил меня, Пахан? Ведь я же хороший. Я ведь был от Фомича, а ты меня убил, и пуля попала в сердце. На, гляди, что ты наделал. — Тут Вася задрал рубаху и показал свой синий живот и совершенно целое сердце. — У-у-у-у! Убийца ты, Пахан! Каин, зачем ты убил брата своего, Авеля?
У Васи, кажется, начинался настоящий бред:
— А потом пришёл Мишка и сказал, что морковь слаще, а папа ударил Петю, потому что Басилов только думает на бензин, когда уже звёздочки взошли…
Облако совершенно возмутилось. Оно в первый раз слышало про убийство, потому что зародилось немного позднее. Услышав такое, оно отодвинулось подальше, заволновалось, забурлило и, разогнавшись, изо всей силы въехало Пахану в лоб.
Пахан зашатался.
Удар получился не такой сильный, вроде как диванной подушкой, но сам факт — облако, бьющее по лбу, — потряс Пахана. И действительно, видывали мы перистые облака, видывали кучевые.
Облако дерущееся — это был первый случай в отечественном облаковедении.
— Облака на меня напускаешь? — прохрипел Пахан, признавая, наконец, Васю. — Я тебя убил один раз, но полагается дважды.
Он выхватил пистолет и… но пистолет не выхватился. Пахан шарил в мокром кармане.
— Где? Где пушка? — хватался он за пиджак. — Утопла? Пушка утопла!
Да, дорогие читатели, пушка утопла во время адских подводных прыжков, вывалилась из кармана и растворилась в солоноватых водах канала Москва — Клязьма.
— Холодно мне, Пахан, — говорил Вася, икая. — Дай мне горячей брюквы, согрей мне ноги шерстью барса. Спасибо, что ты меня убиваешь во второй раз, дай я обниму тебя.
И Вася пошёл к нему, жалобно улыбаясь и протягивая скрюченные пальцы.
Пахан попятился.
В этот самый момент облако разогналось посильнее и только хотело ударить пыльной подушкой, как из кустов выскочила рыжая собачонка маленького роста. Это был Матрос, который вырвался, наконец, из тюремного заключения. Не раздумывая ни секунды, Матрос вцепился Пахану в зад, а облако грохнуло по макушке.
Отбиваясь от облака, стряхивая со штанов Матроса, Пахан пятился назад, к каналу, из вод которого торчали, между прочим, ещё четыре руки, в которых жители деревни Глухово легко опознали бы руки, пилившие берёзу.
